Недостатки ЕГЭ в наших стереотипах

(вынесено из октябрского поста-2014 как самоценное рассуждение, перегружающее логику общих предложений там)

Истерики о множественных нарушениях при проведении ЕГЭ сменились сводками в духе спецопераций. И то, и другое наглядно показывает несоответствие мероприятия потребностям людей, занятых в его работе. Но традиционный негативный эмоциональный заряд критиков абсолютно неадекватен системной проблеме и часто необоснован.

Самое глубокое заблуждение в отношении ЕГЭ, что его смешивают с оценкой качества образования. Именно потому, что он не является и не может являться оценкой качества образования, его нельзя использовать для оценки работы учителя, школы, региона. Сама по себе задача оценки качества образования сегодня поставлена чаще всего неправильно– это отдельная тема обсуждения.

ЕГЭ является инструментом подтверждения завершения обучения в системе общего образования и одновременно инструментом отбора для продолжения обучения в системе профессионального обучения. Ни больше, ни меньше! Если что-то и оспаривать в этом инструменте– насколько оправдано осуществлен отбор заданий для этих целей и насколько выставленные барьеры отвечают им. Рассуждения о том, что он чего-то там не учитывает, выглядят предельно странно– перед ним не ставилось задачи учитывать все. Невозможно учитывать все! И, главное, зачем?

Беда ЕГЭ в том, что редкие образовательные организации и ученики с родителями имеют внятные образовательные цели. В их отсутствие ЕГЭ становится целью образования для большинства учеников, учителей и, хуже всего, родителей. Отсюда и претензии к ЕГЭ как цели образования, хотя никто такой цели нормативно не ставил– это собственное решение критиков! Те, у кого образовательные цели сформированы, для них ЕГЭ является проходной процедурой с довольно низкой пропускной планкой, не представляющей заметных проблем, кроме простого навыка решения заданий именно в таком формате. На тренировку при наличии знаний и разумном подходе уходит 1-2 месяца.

Самым ценным в ЕГЭ является принцип его проведения– независимый от образовательной организации.

На мой взгляд, ЕГЭ опоздал лет на 5-10. Но даже в сложившемся графике он внес неоцененный обществом вклад в понимание проблем системы образования. Этот инструмент оказался значительно мощнее тех задач, ради которых он создавался.

Прежде всего, он выявил относительный уровень освоения школьного материала на всем пространстве России– относительно представленных в нем задач, единых для всех. Это была его основная цель, с которой он прекрасно справился. В этом контексте неважна и невозможна абсолютная оценка уровня образования. Хотя очевидно, чем более адекватны задачи ЕГЭ, тем информативнее выводы по общей оценке.

ЕГЭ наглядно показал, что задача выпускных экзаменов выродилась: сегодня нет смысла удерживать в школе ученика, даже если он совсем плохо освоил программу. Кто не согласен, вспомните, что происходило, когда балл оказывался «не взят»? Кому этого недостаточно, представьте, что и зачем придется делать школе, когда и если оболтус снова придет в класс?

ЕГЭ показал, что вступительные экзамены тоже выродились, ибо достаточно любой ценой попасть в вуз, а дальше он сам не заинтересован в исключении студента, т.к. платят за поголовье, а не за качество.

В этой ситуации, я склонен рассматривать ЕГЭ как опыт создания системы независимой внешней оценки, который требует развития, но для других целей. Важнейшей целью вижу создание центров оценки квалификации на всех уровнях освоения, включая общее образование. На мой взгляд, это стоит делать на базе вузов.

Чтобы снять остроту проблемы ЕГЭ, нужно не отменить его, а сделать добровольным. Отменить надо выпускные и вступительные экзамены как устаревшие и потерявшие смысл. Возражать против отмены этих экзаменов могут только те, кто не понимает, что негативная мотивация (наказательная, принудительная)– самый неэффективный способ решения проблем. Сформулируйте проблему четко– и найдется позитивное решение, без привычного школьного насилия.

Потеряло смысл и деление на общее и профессиональное образование. Зато стало актуальным деление профессионального образования на теоретическое и практическое– это позволит более эффективно использовать ресурсы дистанционного обучения и проектных работ в реальных задачах. Однако для этого необходима всеобщая стандартизация учебных курсов по уровням и направленности (чем больше общность, тем гибче система). В сочетании с квалификационными центрами это позволит организовать обучение всем теоретическим аспектам в единой логике с общим образованием, а подтверждения компетенций вынести в бизнес логику. Это обеспечит революцию в профессиональном образовании и выстроит целеполагание в общем (теоретическом) образовании.

PS. Статья «ЕГЭ— апофеоз образовательного конвейера» 10.6.2016

Демократия как оксюморон

Накануне дня провозглашения независимости Ельцина от Горбачева на фоне катастрофического пожара на нефтехранилище под Киевом, с которым не удается справиться уже третьи сутки, появились новые мысли об ответственности лидеров стран за личные амбиции. Не будь личных властолюбивых мотивов у Ельцина и Кравчука, возможно, не пришлось бы сейчас вспоминать о кровавых предсказаниях Горбачева, отказавшегося от кровопролития после сговора в Беловежской Пуще. Возможно, и фамилии ряда современных политических лидеров постсоветских стран остались бы неизвестными широкому кругу.

Абсурд украинского конфликта заставляет анализировать и переживать любые всплывающие нюансы и приводит к все новым инсайтам и кристаллизации некоторых ранее зарождающихся выводов.

1. Пожар как повод для размышлений

   Пожар стал для меня таким поводом в сочетании с отказом от помощи МЧС России. Если бы речь шла о бытовом, семейном конфликте, это бы не вызвало недоумения и не стало бы поводом для размышлений. Но логика обид и зацикленность на враждебных моделях, когда налицо угроза неличностного масштаба и от катастрофы страдают большие массы людей, вызывает жуткое огорчение. Такое впечатление, что опаснее последствий катастрофы воспринимается позитивное впечатление от демонстрируемого «врага». Одна у меня в этом смысле надежда– что, на самом деле, информация об отказе тоже не совсем достоверна, а ее так обыграли уже в информационном поле информационной войны.

2. Санкции как повод для размышлений

   Этот повод менее актуальный, но тоже эмоциональный. То, что ментальность в странах запада и в России существенно отличны, наглядно показали санкции и кардинально разное отношение к ним: для запада логика наказания-для-исправления считается естественной и правильной, а для России она ментально неприемлема и, наоборот, служит для сплочения против источника наказания. Наказание в России воспринимается как унижение, а неприятие унижения и противодействие унижению любой ценой считаются доблестью. В российском менталитете ценностью является справедливость, даже в ущерб закону. Из этого совсем не следует, что в России все справедливо и нет наказаний-унижений, но ценностное восприятие их, на мой взгляд, именно таково. Что западу это недоступно, уже понятно.

   А активность Украины в вопросах поощрения санкций против России вызывает напряжение, потому что Украина не может не понимать реакцию России. Что это может означать, кроме мести? Стремление любой ценой ослабить Россию? Но это можно было бы понять только на старте санкций, на худой конец, на старте второго этапа, когда проходило ужесточение санкций,– пока не стала понятна реакция. Или санкции являются эмоционально-политическим признаком поддержки Украины в оценке агрессивной роли России в данном конфликте? Но, если это используется не как индикатор внешней поддержки, а как рычаг воздействия, не очень лестный мотив получается.

3. Радикализация нормотворчества

   Как многие сторонники расширения возможностей и свобод, я остро переживаю вал запретительства и люмпенизированного патриотизма в России. Ладно бы, на бытовом уровне– на уровне законодательной деятельности! Такое впечатление, что сбылась мечта вождя мирового пролетариата и кухарки стали руководить государством. При этом высшая власть не изменилась, но раньше она себя так не вела, а сейчас не столько поощряет люмпенизацию, сколько отстраняется. Может, я чего-то не знаю– это мое восприятие, которое и пытаюсь осознать.

   Давно известно, что ролевые позиции членов общества распределены очень неравномерно:

   • Подавляющее большинство из нас получает удовольствие от качественного исполнения должностных обязанностей и рабочих инструкций (условно, «исполнители»);
   • В остальной части подавляющее большинство терпеть не может деятельности строго по инструкции, зато обожает придумывать новые конструкции, модели, технологии (условно, «разработчики»);
   • Ничтожно малая часть– оставшиеся– все это вовсе не видит и страдает, если оказывается в кругу исполнителей или разработчиков, зато их хлебом не корми– дай что-то новое открыть (условно, «открыватели»).

   Таким образом, общество состоит преимущественно из исполнителей, которые изначально консервативны, ибо ориентированы на устойчивые и проверенные алгоритмы. Именно поэтому любой плебисцит при любой постановке вопроса получает в итоге самое консервативное подтверждение. Если посмотреть под этим углом зрения на все референдумы, обильно проходившие на этапах слома Советского Союза и становления России, можно увидеть подтверждение, понять логические странности. Именно поэтому идет такая жесткая борьба за формулировку вопроса– организаторы опросов это знают.

   А это значит, что демократия, как форма правления большинства, стимулирует стагнацию. Избежать стагнации можно только в том случае, если между массовыми демократическими актами типа выборов страной правят «разработчики». Сам по себе политический флажок победителя на выборах большого значения не имеет, а оптимальным вариантом устойчивого развития страны является примерный баланс политических партий: взаимный политический стеб поддерживает ценность позитивных изменений.

   В России партия со времен КПСС и, особенно, ее Политбюро как общесоюзной богадельни устойчиво воспринимаются не субъектами борьбы за идею, а бюрократическим лифтом. Отсюда цинизм слияний и брожения ее членов по разным современным партиям, привычный «одобрямс» ЕР как пародийное зеркало КПСС. Переломить это при сохраняющихся властных позициях бюрократии невозможно.

   Как бы не оценивать действия российской власти в украинском кризисе, массированное внешнее воздействие на нее, вызывающее неприятие граждан России,

   • во-первых, усиливает поддержку власти, вставшей на позицию противодействия внешнему давлению,
   • во-вторых, существенно ухудшает возможности развития того, что запад называет «демократическими ценностями».

   Носителями этих ценностей являются «разработчики», опирающиеся на продукты «открывателей». А востребованы модернизации только тогда, когда творческий потенциал их носителей поддержан властью, имеющей ресурс для изменений вопреки консервативным наклонностям основной части населения. Когда власть не готова к изменениям, она борется с модернизаторами, опираясь на консерватизм масс. Когда власть подвергается давлению и ресурса поддержки не хватает, модернизации блокируются ради удержания власти. Тогда носителям модернизаций приходится искать иной выход своим творческим потребностям. Например, за рубежом. Это, на мой взгляд, и объясняет радикализацию современной России. Ожидание позитивных изменений ее политики при сохранении и угрозах усиления внешнего давления абсолютно бессмысленно. И без давления с изменениями дела были не блестящи.

   Полагаю, этот же механизм объясняет двойственность сталинского режима: «гениальность» Сталина была в том, что он смертельно боялся политической конкуренции и цепко опирался на консервативную массу. Отсюда и стойкая народная любовь. Запустить машину репрессий, как нечестный кровавый инструмент в игре «царь горы», он мог, а держать под контролем не мог. Кроме редких исключений, доказывающих правило и создающих образ полновластного «царя горы». Лучшее подтверждение его политической слабости– «выпадение» на 10 дней после начала войны 1941 года. Большинство технологических прорывов совершалось вдали от масс в «шарашках», а «железный занавес» блокировал модернизаторов и загонял в любые условия внутри страны. Агентами развития были подконтрольные непосредственно Сталину освобожденные от остального контроля лица, которых эпизодически перемалывал молох репрессий, когда возникало подозрение, что они начинают становиться конкурентами.

4. «Точки кристаллизации»

   Я уже писал раньше, что Украина– это жуткий, но фантастический шанс для рефлексии в политической психологии. Она уже заставила меня иначе оценить события 1917 года и последующей гражданской войны, любой войны, демократии и авторитаризма.

   Лучшими моментами в истории украинского конфликта я считаю мирный этап Майдана и бегство армии в начале АТО от народного мата. После начала боевой стадии АТО– момент рукопожатия «Мотороллы» и командира украинских десантников со словами «нам с вами делить нечего– пусть руководство между собой разберется».

   Худшими моментами считаю загадочных снайперов на Майдане, спиленные деревья на Крещатике, одесскую Хатынь, «заблудившихся десантников» во всех вариантах, издевательства над задержанными и промывание мозгов с любой стороны. Не понимаю стрельбу по домам граждан даже под предлогом нахождения там вооруженных людей противоположной стороны. Именно поэтому в любой стране не предусмотрено участие вооруженных сил в гражданских делах. Максимум, МВД и ВВ. Спецоперацию в отношении одного дома, квартиры понять могу, но не в массовом варианте. Рассматривать чеченские войны в качестве оправдания АТО– все равно, что оправдывать российское военное вмешательство в украинский конфликт на фоне государственного бандитизма Америки в Югославии и других многократно названных точках мира.

   Психологически понимаю, но не могу без раздражения воспринимать агрессивных «патриотов» с любой стороны. Это слабость психологического равновесия, заставляющая избирательно акцентировать внимание на той информации, которая подтверждает принятую модель поведения всех участников: «хорошие наши» и «плохие не наши». Ну, нет в этой истории хороших– все по-своему плохие! Да, и «наши» в этом конфликте все, на мой взгляд. Только передрались между собой по дури.

   Особенно трудно мне понять российских граждан с агрессивной проукраинской позицией, смакующих негативные для России ожидания, проявления и последствия. Здоровая критика решений власти не требует огульной поддержки антироссийской позиции, а подразумевает поиск возможностей конструктивного выхода. Отсутствие конструктивных идей и призывы к деструктивному поведению, пораженчеству, дают основания для истерик пророссийских «патриотов» о «пятой колонне». Призывы же к революциям только выглядят позитивно– я не знаю ни одной революции, которая привела к решению проблем, включая украинскую.

   Давняя народная мудрость: «паны ссорятся– у холопов чубы трещат». Что там делят паны на востоке Украины и не только там, нам не ведомо. Но на востоке Украины война идет явно не за народные интересы– народу интересен мир и возможность избежать резких изменений привычного ему уклада. В этой ситуации мне наиболее близка позиция Познера: человек должен уметь сказать «нет», если указание руководства противоречит его представлениям о добре и зле. Если бы каждый руководствовался этим, конфликт мог бы затихнуть после непродолжительных агрессивных словопрений, поскольку за панов никто бы не вступился. Но проблемой остаются представления о добре и зле, которые паны умеют нам навязать :(

Вдарим пятерней в TOP

Вернулся с семинара в Вышке с комплексом неполноценности. Обсуждался проект «5/100»– об умопомрачительном развитии российских университетов. Ничего не понятно.

Критические замечания в высоконаучном ключе хорошо укусили докладчика, но я так и не понял главного в проекте– зачем? Зачем нам нужно в эти пресловутые TOP100? Ну, предположим, мы уже там– и что? Ракеты перестали падать? Себестоимость запусков упала ниже SpaceX? Все тот же вопрос: что первично, индекс Хирша или космос, дома, дороги, транспорт, собственное ИТ? Поставьте цели системе образования, каждому вузу. Не можете? Тогда определите, кто должен быть заказчиком для конкретного вуза или даже курса. Он точно поставит цели, критерии определит. Я почему-то думаю, что Хирш настоящего заказчика никак не возбудит. Он ради Хирша даже думать об этом не станет.

Сдается мне, что все эти экзерсисы с топами-потопами от отсутствия цели: надо же что-то целевое придумать– вот вам идиотский KPI с ТОПом. От одного слова KPI наши менеджеры расслабляются и получают удовольствие. При всем высоконаукобразном звучании, я не помню, когда за ним видел что-то оправданное, хотя каждый раз честно напрягаюсь и стараюсь найти смысл. Отсутствие смысла является лучшим доказательством закона Кэмпбелла, который нужно заставлять выучивать всех юных менеджеров до освоения заветной аббревиатуры KPI. Любой численный показатель под административной лупой обладает исключительно квантовым эффектом: сразу превращается в тыкву, ибо становится самоценным и, значит, предметом манипуляций.

Любой рейтинг имеет смысл только до тех пор, пока он не становится целью деятельности, пока он позволяет сравнивать успешность по каким-то конкретным показателям, не имеющим непосредственных административных последствий. Только тогда он позволяет понять, у кого стоит поучиться тому, что предусмотрено этим конкретным показателем. Экономистам и управленцам, возможно, сложно посмотреть на все эти индексы с такой стороны. По мне, во всех этих рейтингах заинтересованы в основном лидеры списка. Это облегчает им рекламную кампанию, ибо все остальные сами пристраиваются в хвост, выделяя лидеров. Перестановки в списке придают ему динамики и удерживают внимание «ворон»– отличный саморегулирующийся долгоиграющий маркетинговый продукт лидеров.

Хуже всего, что, как я понял, на этот «звездный» проект выделены непропорционально звездные суммы денег. Ясное дело, за счет других вузов. И все ради циферок– коллективное поднятие «индекса Хирша» (обобщенный образ странного KPI) за счет неосознанных и неозвученный целей высшего образования. Мне с высоты неполного шестого десятка наивно кажется, что подъем собственного «индекса» гораздо важнее подъема «индекса Хирша». Лишь бы самому решить, что именно поднимать.