По сети гуляет шутка, что
завод по переработке аналитиков минских договоренностей не справляется с потоком сырья. Я не собираюсь становиться в очередь– мне кажется важным осознать новое внутреннее ощущение событий, которое создала обстановка вокруг этих переговоров.
Слово «мир», безусловно, самое желанное. Но о нем не говорят– о нем мечтают. Слово «перемирие» намного хуже, т.к. оно подразумевает временный характер прекращения войны, но создает надежду на мир, если за время прекращения боев найдется решение противоречий, которые привели к войне. Именно поэтому переговоры важнее перемирия, ибо есть шанс артикулировать позицию каждой стороны глаза в глаза и, чем черт не шутит, найти решение, не требующее жертв войны. Ведь, решают вопросы войны и мира не гибнущие в боях, а сидящие за столом.
Последней каплей для данного размышления стала статья какого-то английского политика с тезисом о разочаровании западного общества в отношении перспектив перевоспитания России в европейском ключе. Прям, молодая глупая девица, планирующая перевоспитать в браке своего симпатичного, но неотесанного жениха. Ну, девица-то дура, а тут видный политик… И идиотские санкции в архаичной логике наказания как доказательство странности запада с позиции логики России.
Узкое место в моей картине проблемы– позиции. Война– крайний вариант согласования позиций. Точнее, это уже не согласование, а попытка силой навязать свою позицию, не видя иного варианта ее реализовать. Впрочем, можно ожидать истоки войны из амбиций и чувства явного силового превосходства. Если силовое превосходство оказалось не столь явным, перемирие– это надежда отыграть назад и, наконец, согласовать позиции без амбиций.
А они не согласуются! Ценностные ориентиры, на которых можно строить согласование, не сходятся! Выходит, не только амбиции виноваты. Или амбиции привели к смещению ценностных ориентиров. Или за амбициями не заметили этого смещения. Уже неважно– надо искать выход из военного тупика.
Есть еще один фактор, мешающий согласованию ценностей и позиций– недоверие артикулируемым позициям, попытки «сорвать маски». В результате, масса «экспертных» оценок, построенных на интерпретации поступков и заявляемых позиций, часто в абсолютизированном варианте: демонизации или идеализации истинных замыслов и/или основных акторов этой трагической пьесы с обеих сторон. В результате, одни и те же события получают совершенно противоположные оценки разными комментаторами. И таких диаметрально противоположных векторов не два, а довольно много. В конфликте задействовано довольно много участников и такие дихотомии проходят и по всем игрокам, и по всем процессам, и по всем фактам.
Показалось важным перевести акцент с общепринятой критической позиции об информационной войне на более естественную причину, которая проявляется таким жутким образом. Информационная война подразумевает злонамеренные действия по разрушению достоверной информации, выгодной противной стороне. Если же речь идет об усилиях по честному сохранению информации, которую сторона считает достоверной, то можно говорить об информационном конфликте представлений сторон. Слово «война» в его отношении может носить исключительно эмоциональный оттенок, а никак не содержательный. Я не настолько наивен, чтобы исключить полностью злонамеренность в украинском конфликте, но полагаю существенно недооцененной естественную составляющую.
Эта логика хорошо показана у Максима Кононенко: «Одни уверены в том, что платье белое, другие — что синее. Уверены настолько, что переубедить их никак невозможно — ведь они верят своим глазам. А если не верить своим глазам — то чему тогда верить вообще?… И если платье в итоге окажется и не белым, и не синим а, скажем, зеленым… — то общество просто не готово будет воспринять эту правду. Недовольными окажутся все.»
Я далеко не фанат российской власти, я против привлечения военнослужащих к нарушению закона для ведения боевых действий в необъявленный войне. Не раз бывал и, видимо, еще буду на протестных мероприятиях, но… Логика действий и оценок западных стран в различных ситуациях мировой политики вызывает у меня ощущение детского сада в стиле «он первый начал», «а чего он меня обзывает», «этому дала, этому дала, а этому не дала»… На это накладывается классика: «есть моя позиция и неправильная». Свою надо любой ценой продавить. Не продавил– слабак. Значит, проиграл.
И на этом фоне, при всей уязвимости, именно российская позиция в ее декларативном предъявлении выглядит наиболее убедительно. Я не об истинном лице Путина или Путилина. Я не знаю их истинного лица и спорить об этом не хочу. Я о декларируемой позиции: все имеют право на мнение и на учет его. Нельзя подавлять это мнение пушками.
Я понимаю, что в России со своим мнением легко угодить в кутузку. Я понимаю, что поверить в заблудившихся в полях Украины десантников может только их главнокомандующий. Но это не повод отказывать в мнении большому району Украины, потому что не нравятся его лидеры, и пытаться подавить его пушками, потому что Россия оказывает им военную помощь. Вам же не нравится, когда Путин оправдывает силовые действия в Крыму беспардонными действиями США в других точках мира?! Вы можете быть недовольны тезисами Путина об угрозе России со стороны приближающегося НАТО, но невозможно отказать ему в этой логике. Даже если НАТО пушистее зимнего зайчика и думает исключительно о елочных игрушках: внешнее проявление действий НАТО допускает такую трактовку, и история поведения НАТО чаще напоминает именно этот сценарий, чем новогодние представления с зайчиком.
К чему я все это вел?
Конфликт несводимых позиций породил мысль, что трагические события на Украине– это социальный вызов всей современной цивилизации. Именно здесь по разным причинам вскочил цивилизационный нарыв, который актуализировал назревшие и нерешенные человечеством проблемы развития. Мы или выйдем на новый уровень развития, или захлебнемся в очередной мировой войне. Возможен и третий вариант– специфические особенности конфликта на Украине удастся разрешить, а отложенный цивилизационный конфликт, решения которого удастся избежать здесь, выскочит с новой силой в другом месте.
Цивилизация исчерпала освоенные социальные модели развития. Коммунистическая идея с падением СССР оказала капитализму медвежью услугу: общество развивалось, пока обе эти противоположные идеи качались на качелях. Что происходит с тем, кто оказался в верхней точке, а партнер с качелей упал или спрыгнул? Похоже, именно это и произошло. Пока был антипод, необходимо было компенсировать системные недостатки целенаправленными усилиями, чтобы не проиграть. Капитализм прекрасен в деле ресурсного управления, но нересурсные задачи для него инородны. В коммунистической логике все наоборот: в центре внимания нересурсная логика, зато естественных ресурсных стимулов контроля за ресурсами нет, а человек слаб…
Все чаще встречаются мнения, что всякие измы влияют на внутренние отношения. Извне влияют исключительно люди, которые оказались на ключевых позициях. Возвращение противостояния России и запада воспринято как должное, хотя и с огорчением. Когда декларировались мир и дружба, к этим утверждениям относились с недоверием, оставалось ощущение лукавства. Что оказалось первичным в возврате конфронтации– эмоция недоверия или неизменные корни недоверия,– вопрос сложный, но вторичный. Китай остался в смысле измов коммунистическим, но его рассматривают не в контексте соревнования социальных систем, а в контексте экономики и иной культуры. Значит, проблема России и запада не в политической системе, а в культуре и геополитике. Если это так, то и всем участникам украинского конфликта стоит задуматься о своей роли в разрастающемся цивилизационном конфликте.
Я представляю ситуацию как проблему цивилизационного роста: организм растет, в критические моменты он заболевает, потому что не может справиться с новыми непривычными нагрузками. На мой взгляд, сейчас человечество достигло очередного переходного возраста, но не осознает этого и пытается функционировать привычными старыми шаблонами. Если не сменим многовековую логику силовых решений, не переболеем кровавыми конфликтами и не выйдем на новые мирные горизонты, то помрем от накопленной военной и информационной силы. А от чего именно,– перебьем друг друга, вымрем от ядерной зимы или желчью от взаимной ненависти захлебнемся,– это уже не важно.
Но во всех этих мировых проблемах роста меня больше всего волнуют Россия и Украина, оказавшихся в горниле этого конфликта. И эмоциональное отношение к этим процессам каждого из нас будет иметь самое непосредственное влияние и на нас, и на на наших детей-внуков, и на весь мир.
Россия, вроде, в капитализме, но далеко не все готовы включаться в гонку за потребительством и наживой. Именно в России любят анекдот про негра, жующего банан и не понимающего, зачем нужно превращать свободно растущие бананы в бизнес. Но при этом весьма заметная доля граждан и, прежде всего, городской молодежи включилась в гонку за финансовым благополучием. В России ментально справедливость выше закона, что неприемлемо и непонятно западу. Но при этом на формально законных основаниях в России засуживают совсем не по справедливости. Разлом приводит к тому, что представления о культуре отношений в молодежи поплыли. Всякие «концепции воспитания»– плод больной фантазии перепуганных авторов, ибо культура возникает из реальных отношений, а не разговоров и концепций. Нужно самим себя иначе вести, а не культурные концепции на песке строить. Успехи советской пропаганды не в пропаганде, а в великой идее, ради которой покорно шли в ГУЛАГ ее идеологи. И развалилась власть коммунистов тогда, когда в идею перестали верить, а не потому, что пропаганда стала хуже. Попытки подменить идею коммунизма нафталиновой религией вызывают только ужас: религия уже выполнила свою цивилизационную функцию объединения. Сегодня она уже разъединяет. Нужна свежая цивилизационная идея. Идея финансового успеха– не российская.
На Украине сейчас намного острее разлом между западной логикой жизни и советской/российской. Там не меньший разлом ментального и формального, ресурсного и культурного. На этот ценностный конфликт накладывается стремление ради территориальной целостности навязать свое видение всем вокруг. Использовал кто-то эти противоречия для разогрева конфликта или они сами выскочили, как черт из бутылки, уже не суть важно. Романтизм в стремлении к новой чистой жизни должен выражаться в чистых способах достижения. Если сила, подавление иного мнения и дальше будут считаться основным орудием, грош цена всей патетической риторике про «новую Украину»: друзья и враги сменятся, а все остальное останется неизменным. Будут ли новые друзья лучше старых, предстоит узнать в очередной беде, которая когда-то обязательно случится. «Весь мир насилья» уже разрушали, а затем происходило много совсем не того, о чем хотели запевалы. Понятно, что эмоционально отстраниться от такого комплексного конфликта на Украине гораздо сложнее, чем в спокойной России, но альтернативы нет. В состоянии паники проблемы не решаются.
Итого. Дано нам всем испытание, из которого нужно найти достойный выход. Не просто пристойный, а именно достойный! Чтобы не стыдно было перед гипотетическим судом истории. И критерии для этого совсем иными могут быть, чем в бытовом понимании о выигрышах и проигрышах. Сложнее всего то, что они совсем неочевидны. Это как с Армагедоном: неотличимы силы добра и зла– только сердце может подсказать. Видимо поэтому нет у меня сейчас симпатий ни к кому. Даже к студентам. Прошло время симпатий. Обратился в слух, ищу резонанс разных мнений и фактов с внутренними ощущениями. Изредка он случается, но намного чаще звучит диссонанс. Чем чаще мы будем прислушиваться друг к другу и чем осторожнее будем трогать струны, тем быстрее сможем найти нужные настройки и сбацать что-то оптимистичное, жизнеутверждающее. На подходе решение проблемы дешевой энергии– тогда деньги как ценность вовсе теряют смысл.
Может, подумать об отмене границ?
